Почему национальные республики Северного Кавказа не попали в зону интенсивного экономического роста, который начался в русских регионах юга страны: в Ставропольском и Краснодарском краях, Ростовской области?
   Прежде всего, я не согласен с утверждением, что там происходит настоящий экономический бум. Исключение - Краснодарский край, куда федеральный центр решил целенаправленно вкладывать большие деньги, надеясь провести в Сочи Олимпиаду 2014 года. Что касается Ростовской области, то там в последние годы просто привели в порядок систему портов. Вместо мафии появились нормальные хозяева - отрасль начала работать, приносить прибыль в бюджет. То же самое происходит в Новороссийске.
   Кроме того, нашу республику нельзя сравнивать с развитыми аграрными регионами юга России. Осетия не может стать житницей. У нас самые маленькие посевные площади на душу населения. В то время как Кубань, Дон, Ставрополье просто-таки обречены на рост как перспективные аграрные районы.
   Что касается промышленности, то и здесь есть своя специфика. Мы, например, не можем показывать такие же темпы роста, как соседняя Ингушетия. Потому что у них промышленность развивается практически с нуля - построил несколько заводов и сразу получил двукратное увеличение производства. У нас обратная ситуация. В советское время республику активно развивали именно как промышленный регион. Причем основной упор был сделан на ВПК и электронику: в этом секторе работало около 30 тысяч человек - более трети занятых в промышленности Северной Осетии. Сложились инженерные династии. Но Советский Союз развалился, и все производство встало. Возродить его практически невозможно. Поэтому бума у нас быть не может, к тому же глава республики - не барон Мюнхгаузен. Однако благодаря помощи экспертных групп создана нормальная программа развития Северной Осетии.
   Я убежден, что нам следует развивать малый бизнес, особенно в сфере услуг, и именно там создавать новые возможности. Но пока открыть свое небольшое предприятие довольно сложно. И это общероссийская проблема, связанная с засильем бюрократов. Региональный парламент или местная исполнительная власть отнюдь не всегда могут избавить людей от тягот избыточного общения с чиновниками.

    Кто отвечает за подобное положение дел?
   Думаю, что надо менять федеральное законодательство: многие трудности связаны именно с ним. Например, мне удалось навести порядок в игорном бизнесе республики. Но чего мне это стоило! Я вынужден был опираться на несовершенные законы, поскольку вменяемых федеральных норм, которые бы регулировали эту сферу, не было. И вот в феврале 2006 года я закрываю все казино, а Арбитражный суд отменяет это решение. Хорошо, что сейчас на федеральном уровне приняли жесткий закон об игорном бизнесе.
   В Москве иногда с пониманием относились к моим усилиям и говорили: «Да, мы понимаем, что люди гибнут и разоряются». Но в Комитете по спорту был специальный отдел, который выдавал лицензии на право заниматься игорным бизнесом. Приезжаешь туда, не имея никаких рекомендаций от региональных властей, и получаешь лицензию. Бюрократия, уходящая корнями в центр, оставила региональным властям лишь возможность оправдываться и выслушивать жалобы населения.
   Сегодня, по оценке полпреда президента в Южном федеральном округе Дмитрия Козака, федеральных чиновников в регионах во много раз больше, чем местных. Поэтому, даже если мой родной брат захотел бы сегодня беспрепят-ственно открыть бизнес, я не смог бы ничем ему помочь.

    Насколько четко разделены сферы компетенций региональных руководителей и федеральных чиновников?
  Зачастую нас просто держат в неведении. Согласно устоявшемуся стереотипу все региональные руководители - это «местные князьки», которые думают только о том, как бы все разворовать, и потому, мол, доверять им нельзя. Под прикрытием этого стереотипа создается система тотального федерального контроля, постепенно распространяемого на все новые области компетенции местных органов власти.
  В свое время Путин издал распоряжение, имеющее целью подготовить частичное возвращение управленческих полномочий тем региональным лидерам, которые были избраны по его представлению, но в чиновничьей практике пока все стремятся сделать ровно наоборот. Важнейший ресурс для укрепления властной вертикали в стране я вижу в оптимизации распределения полномочий между центром и регионами.

   О чем вы чаще всего спорите с федеральным центром?
   Иногда наверху принимают кадровые решения, совершенно не советуясь с руководителями регионов. При этом требуют, чтобы я работал с новым назначенцем искренне и добросовестно. Возможно, это правильно, но представьте себе, как трудно дается сотрудничество с людьми, которые не знают, а иногда и не желают знать, куда они приехали. Если бы здесь строили космодром и без согласования со мной прислали специалиста в этой области, я бы молчал, потому что в космодромах ни я, ни мои подчиненные не разбираемся. Но когда речь идет об обычной чиновничьей работе, у меня множество подходящих кандидатов, а центр предлагает кого-нибудь и говорит: «Вот мы подобрали человека, возьмите, он у вас будет работать». Я отвечаю: «Зачем он мне нужен? Назначьте лучше кого-то из местных». «Нет, - говорят, - это в нашей компетенции».
   Все функции федеральных органов на местах - это контроль, проверки и доклады наверх. На одного местного чиновника, включая муниципальных, приходится несколько федеральных. При этом если бумага чиновника из центра с контрольными функциями на местах мгновенно становится поводом для принятия решения, то документ, написанный главой региона, может затеряться где-нибудь в кабинетах федеральных чиновников не самого высокого уровня.

   Структуры Южного федерального округа играют какую-то интегрирующую роль в системе управления или они являются подобием буфера между центром и регионами Северного Кавказа?
   С точки зрения организации управления очень плохо, что сегодня многое зависит от конкретной личности - полпреда президента в округе. Однако то, что ЮФО возглавил именно Дмитрий Козак, благоприятно сказалось на общей ситуации. Впрочем, систему все равно нужно совершенствовать.
   Что касается интегрирующей роли округа - хочу сказать о стиле работы, который установился при Дмитрии Козаке. В развитии ЮФО появилась логика. Сюда стали чаще и по делу приезжать федеральные чиновники - с их стороны ощущается неподдельный интерес к региону. Я во власти уже 10 лет и могу сказать, что столько федеральных министров, сколько побывало здесь за последний год, не приезжало за все предшествующее десятилетие. Раньше они руководили страной, фактически не зная ее, не бывая на местах.

   Можно ли сейчас говорить о каких-либо дефектах выстроенной властной вертикали?
   Я продолжаю убеждаться в том, что решение Путина об укреплении властной вертикали и особенно меры, принятые после бесланской трагедии, были правильными. Результат налицо: Россия крепнет и начинает заявлять о своих интересах более жестко - примером тому служит недавняя мюнхенская речь президента. Без упоминания о России уже трудно говорить об Иране, Ираке. Растет экономика страны. И пусть говорят, что это нефтяная игла - нефть-то наша.
   Что касается назначения губернаторов... В 90-е годы, если бы я был тщеславным руководителем, я бы обязательно сделал какое-нибудь громкое заявление от имени многонационального народа своей республики. Сейчас я не могу это сделать: жители Северной Осетии ничего мне не поручали и даже не избирали меня... Конечно, при принятии того или иного кадрового решения можно допустить ошибку, но это не порок системы.

   Вы можете обрисовать вероятные сценарии развития осетино-ингушского конфликта? И чем этот конфликт потенциально грозит не только Северной Осетии, но и Российской Федерации?
    Я снова буду разрушать стереотипы: осетино-ингушского конфликта в том виде, в каком он был в начале 90-х, сейчас не существует. Все, кто тогда покинули Северную Осетию, но потом пожелали вернуться, уже давно это сделали и спокойно здесь живут. Другое дело, что в Пригородном районе ингуши столкнулись с теми же проблемами, какие стоят и перед осетинами, и перед грузинами, и перед русскими, которые там проживают. В районе - мертвое сельское хозяйство, отсутствие промышленности, неразвитое предпринимательство и так далее. Там тяжело живется всем. Повторюсь - в прежнем виде конфликта нет, и в нынешней ситуации он возобновиться не может. Как осетины, так и ингуши в большинстве своем психологически уже прошли и пережили стадию конфликта. И возвращаться к нему ни одна из сторон не хочет.

   И все же два этнических сообщества существуют довольно изолированно друг от друга?
   Совсем нет. Они учатся в одних и тех же школах, ходят друг к другу на похороны и свадьбы. Интеграция на уровне бытового общения уже произошла.
   Однако опасность срыва остается. И связана она с тем, что никто в Ингушетии до сих пор не хочет обозначить, наконец, границы республики. Это единственная территория внутри Российской Федерации, которая не имеет четких границ. Конституция у них есть, парламент и президент есть, а законодательно очерченной территории нет.
   Споры о территории Северной Осетии, на которую претендует Ингушетия, существуют только на уровне спекуляций. По документам-то все ясно: существовала Чечено-Ингушская АССР, и у нее была ясно определенная граница с Северной Осетией. Потом Чечено-Ингушская АССР разделилась на Чеченскую и Ингушскую республики. Но это же никак не влияет на границу новой Ингушской республики с Северной Осетией. Почему граница должна меняться? Это же абсурд. Мне представляется, что недавние решения Конституционного и Верховного судов Российской Федерации, касающиеся этих вопросов, расставили все точки над «i». Поэтому надо, чтобы правительство Российской Федерации определилось с границами этого субъекта Российской Федерации. То, что это до сих пор не сделано - не государственный подход.
   Вторая проблема заключается в том, что выросло новое поколение, которое вновь подвергают ксенофобской обработке. Некоторые внушают своим детям, что это все осетины устроили. А мы, естественно, помним, что это была атака на нашу республику. И вот мы сидим и подозрительно смотрим друг на друга. И это в стране с единым конституционным полем. Надо довести расследование конфликта до конца и опубликовать его результаты. Оно должно быть абсолютно объективным, полным и трезвым.

    Северная Осетия сейчас играет какую-то роль в урегулировании грузино-югоосетинского конфликта?
   Работает с переменным успехом Смешанная контрольная комиссия (СКК) по урегулированию грузино-осетинского конфликта. Конечно, тех, кто стремится к одностороннему решению, не устраивает, что Северная Осетия выступает в качестве отдельного субъекта в этом процессе. Мы настаиваем на сохранении формата СКК не потому, что у нас нет фантазии, а потому, что этот формат доказал свою незаменимость. Более того, опыт нашей миротворческой миссии в Южной Осетии оказался самым удачным и потому уникальным. Мы же видим, как работают в аналогичных ситуациях европейцы и структуры НАТО. Например, в Косово. Они уходят от решения конкретных проблем, хотя на их глазах продолжается уничтожение людей. В Южной Осетии такого нет. С самого начала миротворческой миссии ни крупномасштабных боевых действий, ни больших потоков беженцев не было, и это несомненный успех.
    А что касается взаимоотношений Северной и Южной Осетии, то мы абсолютно убеждены в том, что единство осетинского народа - это единственно возможная историческая перспектива. Я не знаю, когда произойдет воссоединение - через пять лет или пятьдесят, - но оно состоится. Главное сегодня - сохранить мир, продолжать восстанавливать хозяйство республики. Российская Федерация, оказывая помощь Южной Осетии, не нарушает ни своего внутреннего законодательства, ни положений международного права. Ее поддержка носит исключительно гуманитарный характер и крайне важна для югоосетинского населения, истощенного экономической блокадой со стороны Грузии. Но и у Северной Осетии есть некоторые возможности помогать своим южным собратьям - например, создавать небольшие предприятия и заводы. Мы помогаем их школам, вузам. Строятся дороги, жизнь потихоньку налаживается.
    Что касается международного права и проблемы самоопределения, то механизм запущен так, что все сейчас ждут прецедента. У меня прогнозов никаких нет. Но признать Южную Осетию надо. Тем более что там был проведен референдум, на котором люди высказались в поддержку независимости от Грузии. Двойные стандарты, которые устанавливает Запад, неприемлемы. Там, якобы, опираются на принцип нерушимости границ, но распад Советского Союза они почему-то сразу же признали, а распад Югославии фактически спровоцировали. И сегодня громко заявляют о праве наций на самоопределение, когда речь заходит о будущем Косово, но отказывают в таком праве другим народам, которые вынуждены создавать самостоятельные государства как инструменты выживания и самозащиты.

    Вы ждете косовского прецедента, или это не так важно?
   Тут, к сожалению, приходится думать не только о какой-то универсальности применения международно-правовых норм, но и о том, как «силой силушку превозмочь». Не признавать вроде бы нельзя, но тогда надо и Сербию спросить, а ее спрашивать никто не хочет. Или спрашивают, но не хотят слушать. Для нас косовский прецедент большого значения не имеет, потому что напрямую связать его с Южной Осетией трудно. Мы исходим из того, что как бы ни развивались события в Косово, будущее Южной Осетии, ее судьба должны оставаться в руках ее народа, который однозначно высказался за независимость и интеграцию с Россией. Руслан Хестанов, журнал "Русский репортер"

ИА ОСинформ