В советское время не принято было писать о массовом истреблении и изгнании осетин из Южной Осетии в 20-ом году ХХ века. Официальная историческая наука не могла омрачать бессмертную дружбу народов фактами откровенного грузинского фашизма, вызванного естественным стремлением южных осетин войти в состав Советской России вместе с северной частью осетинского народа. 
В усеченных главах учебников истории массовое истребление, именно по национальному признаку, изложено со стыдливой сдержанностью, из событий 17-20-го годов напрочь выдавлена идея объединения осетинского народа. Но самое страшное даже не выхолощенность и лицемерие советских учебников – сегодня возможно издание других, – а то, что советская идеология, само существование Юго-Осетинской АО в рамках ГССР сделали невозможным, на уровне единственно существовавшей официальной науки, собирание, (не говоря уже об издании) документов и человеческих свидетельств того страшного времени. Трудно представить, при каких обстоятельствах осетинскому историку был бы позволен доступ к документам меньшевистского правительства, руководившего геноцидом. Люди, которые по зову совести, рискуя жизнью, пытались поднять эту и подобные проблемы, платили жизнью.
В итоге, мы не только не располагаем полным документальным материалом той эпохи, но и безвозвратно утратили истории людей, переживших геноцид 20-го года, обжигающая правда человеческих судеб скрылась от нас под могильными плитами. И сегодня, с последними стариками, помнящими события тех лет, истлевают последние свидетельства. Горько признавать, но и за 15 лет независимости Южной Осетии не было опубликовано ни одной книги, книжечки и даже серьезной научной статьи (!) о геноциде 20-го года. «Что за геноцид? – спросит посторонний и нам нечего ему представить, кроме скромных абзацев в трудах по другим вопросам. Между тем, в кровавом 20-ом было истреблено более 5 тысяч осетин, свыше 20 тысяч человек бежали в Северную Осетию через горные перевалы, погибая от холода и голода. Там тысячи и тысячи людей гибли уже от вспыхнувших эпидемий… Вряд ли в Южной Осетии найдется хоть одна семья, в которой бы из уст в уста не передавались рассказы о страшном времени, которое пережили тогда отцы, матери, деды, весь народ Южной Осетии. Как сказала одна знакомая учительница истории, это надо знать, об этом нужно писать в газетах, в учебниках, не для воспитания ненависти – нашему народу не присущ национализм – а для того, чтобы защищать свое право на жизнь, вооружаясь правдой, и чтобы мир знал о том, что пережил наш маленький народ».

Наша героиня – Марина (39 лет) просит не называть ее фамилию, потому что боится за родных, они живут в с. Дидмуха, окруженном грузинскими селами. В начале 90-х грузинские неформалы пытались сжечь их дом, и только случайные выстрелы заставили бандитов бросить эту затею. Марина цхинвалка, но мать и отец родом из Знаурского и Дзауского районов. О событиях 20-х годов она знает от своих бабушек и дедушек. «Моя бабушка, по материнской линии, – рассказывает Марина, – до конца жизни не могла без слез говорить о том, что пережила ее семья в 20-ом году. Она Цховребова из с. Цъорбис, в том году ей было 14 лет. Когда меньшевистские отряды вошли в село, многие семьи бежали в дремучие цъорбисские леса. Там беглецы жили несколько месяцев – в вырытых землянках, наполнявшихся дождевой водой, ели траву, кору деревьев. Люди пухли от голода, многие умерли, их хоронили тут же, в лесу. У некоторых мужчин были винтовки, но стрелять было опасно. Только однажды удалось застрелить медведя и наесться полусырого мяса. Ночью мужчины спускались к селу, чтобы посмотреть, что там происходит. Только через четыре месяца семья смогла перебраться в разоренное село. 
Дедушке в 20-м году было всего двенадцать лет, он был на два года младше бабушки. Запомнилось, как насиловали женщин, даже девочек, жгли дома, затем жителей осетинских сел собрали вместе и погнали из Дидмуха, через Авневи, до Цунар. Жителям с. Мугут повезло больше остальных: кто-то из девушек фамилии Бестаевых была замужем за чиновником из меньшевистского правительства. Рассказывали, что она сама прискакала на коне и после переговоров с карателями вернула своих однофамильцев обратно в Мугут.
Родители моего отца из с. Бузала Дзауского района. О геноциде 20-го года обычно рассказывал дед Гассиев Гриша. Ему в 20-ом году было одиннадцать лет. Когда запылали села Дзауского района, и стало известно о первых знакомых, убитых грузинскими войсками, жители Бузала стали покидать село. Бежали все – и женщины с детьми, и мужчины. Люди были безоружны и терпеть издевательства и унижения, не имея возможности защитить себя, было выше человеческих сил. Оставались одни старики, которые не могли идти. По горным перевалам шли пешком. Было зимнее время, и люди замерзали на дорогах. Их невозможно было даже хоронить. Замерзла маленькая племянница деда, а мать все не хотела ее оставлять, пока трупик насильно не вырвали из ее рук. До равнинной части Северной Осетии беженцы из Бузала так и не добрались. Часть, перебравшись за хребет, остановилась в селах по ту сторону, другие же ожидали своей участи в высокогорных селах Южной Осетии. В Бузала, в числе немногих оставшихся стариков, был и дед дедушки. Когда грузинский отряд вошел в село и стали забивать бесхозно бродившую скотину, он спрятался под амбаром. Вскоре его нашли и выволокли на посмешище молодчиков. Спасло его то, что он неплохо говорил по-грузински. Это понравилось меньшевикам и старику даровали жизнь.

Подготовила
Елизавета Зассеева


Мы обращаемся ко всем читателям «Республики», особенно к людям пожилого возраста, с призывом
рассказать о судьбе своей семьи в 20-е годы. Телефон для справок 8 (928) 0711084.


Юго-осетинская газета «Республика»